ВВЕДЕНИЕ
Моя работа посвящена Южскому самобытному художнику Игнату Чапкину. Мне довелось увидеть некоторые гравюры Чапкина в школьном музее, и они оказались настолько впечатляющими, что я захотела побольше узнать о художнике, который посвятил искусству всю свою жизнь.
Мало кто из молодого поколения помнит, что Игнат Чапкин участвовал в создании памятника воинам Южанам, павшим на полях войны:
Им спроектирован парковый ансамбль на площади города.
Своими умелыми руками он создал фонтан
барельефы клуба
сказочный забор детского сада
Чапкин был блестящим самородком, истинно народным живописцем и графиком – народным не по официальному званию, а по признанию людей.
В своей работе я поставила следующие задачи:
Знать и помнить историю своего края;
Хранить традиции края;
Воспитывать уважение к прошлому своего Отечества.
При подготовке доклада использовалась книга С. Смирнова «Бедный гений», фото из личного архива В. Клокова, воспоминания В. Мершина
ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ.
Родился Чапкин 20 декабря 1923 года в Нижнем Новгороде в семье рабочего шестым ребенком.
Он очень жалел, что в свое время редко расспрашивал о жизни отца и матери, поэтому мало знал о том, как складывалась у них жизнь до его рождения. Отец, родом из тульских крестьян, был толстовец. Он ходил на собрания, покупал книги Льва Николаевича издания «Посредник» и у людей был в большом почете. Его всюду ждали. Хотели поговорить, величали Федором Сергеевичем. … Был и родной брат у отца, жил он в Москве, занимал высокую должность. Как - то еще до войны, отец хотел взять мальчика в Москву и показать Третьяковку, но возникли трудности с ночлегом. Брат отца жил в огромном доме (очень похожем на «Дом на Набережной»), и ему пришлось бы докладывать «наверх» о том, кто приехал и зачем, а отец очень не любил доставлять лишние хлопоты и беспокойство. Так эта поездка и не состоялось. Мать однажды рассказала мальчику, что просила при крещение назвать его Колей или Борей. Но отец, пока еще мать лежала ослабленная в больнице, отнес его в церковь и, окрестив, дал имя Игнатий. Игоша, Гоша, Гоня…. Так и звали его до сих пор все близкие и родные – Гоня. Отец его, видимо, был провидцем: в «огонь» (Гоня - Агни - огонь), который горел в нем. Если всех, с кем он встречался тогда, ауры выглядела в виде едва заметной голубовато - оранжевой клубящейся каемки, то у Чапкина, даже в спокойном состоянии, из мерцающего серо-голубого фона постоянно вырывались разноцветные всполохи. А уж, когда он возбуждался, рассказывая о своих работах или композициях будущих картин, а тем более, когда вел по своей выставке посетителей, вокруг него бушевали всплески красных и оранжевых лучей. Он тогда все удивлялся, как другие не видят этого. Правда, Чапкин никого не оставлял равнодушным к своей персоне, очень многие тянулись к нему со страшной силой, и поэтому я подозревал, что его энергетику созерцаю не я один.
Так уж устроен наш мозг, что воспоминания о детстве обычно отрывочны, фрагментами, и в памяти всплывают лишь те эпизоды и картины, которые в какой-то степени повлияли на нашу последующею жизнь. Вот и Чапкина я попросил рассказать только то, что врезалось ему в память.
…Игнатий Федорович хорошо помнит, как он и его сверстники собирались, на улице в группу и их вела, на площадку вожатая с красным галстуком. Гоня всегда чувствовал себя очень смирным, стеснялся своего имени и поэтому трудно сходился со сверстниками. На площадке все играют в игры, мячик и скакалки, а он не может оторваться от книжки с картинками, разглядывает силуэты каких-то людей, солдат они хоть и черные, но видятся ему цветными и даже оживают, машут руками, маршируют. Это очень забавляла его, он улыбается, смеется. Радуется…. Ребята часто бегают играть на песок к железной дороге. Рядом проходят поезда. Слышится гудки паровозов. О, эти гудки, они всегда необыкновенно будоражили воображение маленького Гони, словно шли из какого - то далекого далека, словно он их когда-то слышал и уже любил их до червычайности, отчего у него всегда сладко замирало сердце и перехватывало дыхание. Всю жизнь потом, слушая гудки паровозов, а затем и пароходов, он замирал, и каждый раз красочной лентой пробегала перед его глазами какая-то необычайная, одновременно знакомая и незнакомая жизнь, города, люди, животные…. Поначалу он пугался этих видений, затем привык и с наслаждением вглядывался в них. «И так жаль, - вздыхая, говорил Игнатий Федорович, - что нет теперь уже ни паровозов, ни гудков, ни дыма от них…»
Еще запомнился ему такой случай…. Лето, солнце, он сидит на крыльце дома. По другой стороне улицы иду двое. Они уже поравнялись с ним, и он смотрит, недоумевая - как же так, идут двое, а ног у них…только две. Так и не сообразил тогда, что ноги зрительно слились оттого, что шли прохожие в ногу. Он был очень испуган и чувствовал себя как во сне, а потом долго раздумывал над этим удивительным явлением.
Но особенно памятен ему самый горький и плохой поступок, который очень сильно повлиял на его отношение к себе и к людям, да, наверное, и на жизнь в целом…. День. Солнце. Улица. Недалеко от дома, поросший травой холмик. В траве спит нищий. Рядом лежит его посох, который вдруг приглянулся Гене, и эту палку он украдкой взял и унес. Почему – то стал ждать, скрывшись за забором, а что же будет с нищим, когда он проснется. И дождался. Нищий встал, осмотрелся и, не найдя палку, прихрамывая, пошел своей дорогой, неся сумку с милостыней…. И как он искал свою палку, и как пошел, и как, обливаясь слезами жалости, стоял Гоня и глядел ему вслед, - все это так запало в его душу и сердце, что до сих пор этот эпизод не дает ему покоя. Каждый раз, вспоминая его, он переживает все заново. А ведь тогда он хотел догнать нищего, отдать палку, но страх, что им будет побит, удерживал его…. А еще из раннего детства запомнились ему книги. Много книг с картинками: «Солнышко», «Родная речь», различные журналы, красочная и большая «Первая конституция РСФСР» и много-много других. Книги были для него словно живые существа. Он с любопытством разглядывал картинки, которые всегда оживали перед его глазами: изображения словно двигались, даже издавали разные звуки и волнующие запахи, и он будто слышал какие-то разговоры и не понятные слова. Это было для него особый живой мир, так не похожий на реальность….
Игнатий Федорович рассказал ему, что его отец на первой мировой войне попал под немецкий газ, у него были слабые легкие, и ему нужен был чистый воздух. Поэтому семья Чапкиных, оставив в Нижнем Новгороде старшую дочь Нюру, переезжают в тихий городок Южу. Хотя, может быть, были и другие причины личного или иного свойства для этого переезда.
…Идет 1928 год. Сталин пришел к власти, в стране острая нехватка промышленных товаров, дорожают продукты питания…. На новое место жительство семья добирается по узкоколейке. Гоню поразил тогда маленький паровозик с трубой-воронкой, который двигался так медленно, что отец успевал по ходу поезда сходить до лесочка, что-то сорвать, потом догнать вагон и сесть…. Приехали в Южу, добрались до купленного Федором Сергеевичем домика, который оказался маленьким, совсем игрушечным, в два окошка по лицу. Отец отпирает, в доме темно, сумерки, все даже растерялись. Оказывается это закрытые ставни. Утро запомнилось солнечным и ярким. Кругом деревья и тишина. Так началась новая жизнь маленького Гони. Жила семья Чапкиных очень скромно, лишнего ничего не покупали, отец все боялся, что тогда и гляди раскулачат. Надо было быть скромнее. Гоня со старшим братом, ежедневно ходили к отцу на базар, носили ему обед из дома, и вот однажды произошло памятное событие: братья снялись на фоне декоративного холста у работавшего рядом фотографа. Оба разутые (обувь берегли), зато в новых красочных тюбетейках.
Рисовать Гоня начал очень рано, как себя помнит. Отец, видя интерес мальчика, покупал ему краски и простенькие альбомы. Первыми учителями были для него картины. На всю жизнь запомнилось потрясающее впечатление от увиденной в магазине большой красочной копии с полотна Федотова «Сватовство майора». Поразили тогда гоню какие- то совсем живые краски, живое переливающееся платье…Он все бегал в магазин и смотрел, смотрел, не мог налюбоваться…
У его товарища дома над кроватью висел большой ковер « Охотники на привале», написанный масляными красками, очевидно, холуйской работы. Он стал для Гони второй «картиной-учителем». Мальчик был просто заворожен…
В сентябре 1932 года девятилетний Гоня пошел в первый класс.
( Приложение 8) Началась для него совсем навоя жизнь. Однако он очень робок, застенчив, а самое главное стеснение - что его отец кустарь-единоличник, да и это странное имя - Гоня. Всех зовут по нормальному, и у всех отцы рабочие, а у него все наоборот…
И он замыкается в себе.
Школа, куда определили. Гоню, была красивая, в три этажа, классы большие, светлые. Она осталось после фабриканта Балина, была построена его заботами. Им же был построен и прекрасный клуб против школы. В этом клубе Гоня не мог оторвать взгляда от картуша над сценой - театральная маска и лира в сочетании с листьями лавра.
Он почему-то уводила его мысли в такие дали, словно он уже и не на земле… маска это давно сбита и закрашена маляром, а на ее месте нарисован герб Советского Союза, но она до сих пор стоит у Чапкина перед глазами, и он восхищением рассказывает о ее божественных пропорциях…
Гоня влюблен в свою первую учительницу, она красивая, добрая, благородная. Вот она-то считает Чапкин, и заложила в него добрые чувства человечность, любовь и уважение к себе и окружающим людям. Ее звали Евгения Николаевна Маклашина. Он вспоминает чтение в классе книги «Скрипка Миньоны». Читала учительница вслух. У нее было чувствительное сердце, и от нахлынувшего волнения она не смогла продолжать, заплакала, и все дети тоже были захвачены общим переживанием за жизнь девочки.
Но, пожалуй, самое яркое из поразивших его событий того времени - это картины прекрасных мастеров. Случайно в одном из классов он увидел множество картин в рамках. Они были в свое время реквизированы у фабриканта Балина. Картины стояли рядами, вплотную друг к другу, заполняя весь класс. Потом их увезли в Москву, и осталось в школе не более десяти полотен, развешенных в коридоре и по классам. Это были картины Федора, Клевера, Маковского, Кондратенко, переплетчиков, Соколова. Гоня, буквально млел перед ними и чуть не терял сознание. В перемену все бегают, бесятся, а он стоит перед полотнами, и благоговейное, тихо чувство восторга охватывает все его существо… Представляете, что же он пережил, когда впоследствии все эти картины были пробиты железными пульками из рогаток, рамы обшарпаны и отковыряны лепнина. Их выбросили во двор и, как сказали, сожгли. Но он успел с чердака сарая, подобрав в грязи и пыли, унести домой жалкие остатки полотен Федорова, Левитана и каких-то зарубежных мастеров, а куда подевались остальные, так и не мог найти следа. Новый директор школы Шилова сказала ему: не знаю, не помню, не отвечаю, не мое это дело. Гоня, был так возмущен, что даже нагрубил ей, сказав: вам баней руководитель, а не школой, да и то надо бы еще подумать. «Вот в каких руках находилось воспитание ребят: весной картины висели на месте, а осенью уже голые стены, и она « не знает, не помнит»,- с возмущением рассказывает мне Игнатий Федорович. Очевидно, эти картины великих мастеров и закрепили окончательно его страсть к рисованию.
Закончен седьмой класс, и перед Игнатом с Володей встал вопрос, куда пойти учиться на художника. Ребята не находят такого училища, где учат» делать картины». О, горькое разочарование! Они не хотят быть учителями, они ведь оба - художники!... но делать нечего, останавливают свой выбор на художественно - педагогическом. Володя собирается осенью ехать в Иваново, а Игнатий - в Горький. Вот и последние уроки в школе. Учительница математики не успела кое- что «пройти» по программе и на последнем уроке сказала: « Ребята, мы не успели пройти с вами площадь треугольника, но ничего, как только придете осенью
в восьмой класс, с этого и начнем… « Летом Игнат и Володя много рисуют, мечтают, будущем оба торопят, время – скорее бы стать художниками.
Подошла осень. Документы они своевременно отослали и домашние работы тоже, вскоре им приходят вызовы – приезжайте. Горький - родной город Игната. Быстро разыскал он училище, узнал его по окнам – за ними стояли картины, краски, а в коридоре пахло « искусством» (они с Володей уже полюбили этот запах льняного масла)… начались экзамены. Что рисовали, как Игнат не помнит, но все шло хорошо. Подходит экзамен по математике, и, представьте себе, он вытаскивает билет с вопросом «Площадь треугольника»! провинциальный мальчик, еще ребенок, откровенно говорит экзаменатором, что они этого не успели пройти, после чего, конечно, вынужден возвратиться домой ни с чем.
Вернувшись к прежнему течению жизни, Игнат поставил себе задачу: раз не поступил в училище, выучусь сам. И с этого времени уже рисовал постоянно. Сделал этюдник, краски есть, все свободное время – на рисование. Уже к началу занятий в девятом классе, то есть за лето и зиму, нарисовал с натуры множество этюдов и устроил в школе свою первую персональную выставку, завесив «картинами» почти весь длинный коридор В десятом классе у них появились два прекрасных педагога старой выучки - Сергей Тимофеевич Шашков, учитель физики, и Владимир Глебович Никонов, директор школы. Обаятельные, благородные и умнейшие люди « из бывших». Оба они оставили о себе особенно теплые воспоминания Игнатия Федоровича. Вспоминает он и свое увлечение пластической анатомией человека. Учебник профессора М.Тихонова еще школьником проштудировал многократно.
Снова вольная жизнь, снова все прекрасно у Игната Чапкина. Он, опьяненным дыханием свободы, собирает в папку свои работы и едет во Владимир к профессору Сычеву. Этот благодарный и обаятельный человек приветливо встретил молодого художника в своей маленькой комнате в частном доме, внимательно просмотрел его работы и, как тогда показалось Чапкину, был искренне восхищен. «Да, это явление в наше искусстве, это надо поддержать и дать дорогу», - бормотал под нос. И поддержал. В письме от 22 декабря 1945 года профессор Сычев пишет: «Уважаемый Игнатий Федорович! По моему докладу Правление Союза художников выдало Вам одну тысячу рублей в качестве субсидии для поддержания Вашей творческой работы. Деньги будут переведены Вам на этих же днях… С сердечным приветом, Н.Сычев».Игнат с Лилей были счастливы получить такие деньги в столь трудный период жизни. Вскоре они поехали в Горький и там, на базаре купили Лиле валяные сапоги и разные необходимые мелочи. Вот с этого времени и начались у Игната и еще один художник – любитель были направлены от Владимирского Союза для поступления в ленинградское художественно – промышленное училище (бывшее училище барона Штиглица). Вскоре приходит вызов из Ленинграда для сдачи экзаменов. С большим трудом собирает Лиля деньги на дорогу. Идут они на вокзал, но, увы, там тьма народу, билетов на поезд нет. Чапкин так любит паровозы, вагоны и гудки, так не знает еще дорог и расстояния, что возможные трудности пути кажутся ему просто романтикой, и он, не раздумывая, усаживается со своими рюкзаком на подножку вагона у закрытой двери и с радостью уезжает в сияющую неизвестную даль. Игнат с волнением смотрит на уплывающие пейзажи… подъезжают к Шуе. На станции слышны переливы Шуйской гармошки, поют песни, народ бежит кто куда, словом – вокзальная суета. Билетов в кассе тоже нет, и Игнат вновь на подножке. Так проходят еще день и еще ночь. Скоро Ленинград. Игнат уже теряет сознание, его укачало. За поручни рядом цепляются другие «зайцы». Засыпая, он догадывается, что за ним наблюдают – не свалился. Он изо всех сил крепится и… доезжает до Ленинграда! Идет по городу Игнат, слегка покачиваясь от бессонных ночей. Удивительно, но он чувствует город родным и знакомым. Быстро находит училище, ему дают в общежитии место, - и в добрый путь… я был уверен, что непременно поступлю, ведь у меня «бумага» - направление от Владимирского Союза художников. Он восхищен всем, что видит, и поэтому вместо подготовки к экзаменам все время тратит на прогулку по городу и рисование. Однажды в парке Игнат делает
Зарисовки отмывкой (сепией). Сзади подходит к нему человек, смотрит через плечо, ему явно нравится, и он просит подарить рисунок. Игнат с готовностью вырывает из альбома несколько набросков. Познакомились… это – художник Данил Моисеевич Пейсин. Он приглашает юношу к себе на квартиру, знакомит со своей подругой Ингой Барсовой, тоже художницей, показывает свои работы, много разных работ. Игнату нравятся его акварели, декоративные панно и афиши. Они подружились. На экзамене Чапкин все - таки ходит. Акварельные краски и бумаги он привез из дома очень плохие, однако же, рисунок и живопись сдал успешно, а лепка в глине орнамента даже очень понравилась экзаменатору. Но вот подошел экзамен по истории. Игнату достается вопрос, о каком - то восстании, на Украине в каком- то веке, и он, конечно, ничего не помнит и стоит «пнем с закусанным языком». Ну что ж, дорогой «гулена», садись и езжай-ка домой! Итак, месяц прошел, Игнат провел его «словно в земном раю», и возвращение домой, в Ковров, его как – то даже и не расстроило. Но вот что смутило перед отъездом. Когда он пришел за документами в канцелярию, то услышал там такой разговор: « Вот тут два лишних человека, которые не освободившиеся место, а?
Чапкин снова на вокзале. С рюкзаком, с альбомом новых рисунков и с новыми планами на картины. Билетов нет. Опять он на подножке вагона полдня и часть ночи едет до станции Бологое. Там бежит к кассе, народу полно, с трудом, но все же покупает билет до Коврова и стремглав мчится обратно, ведь стоянка поезда всего 10 минут. Однако все двери закрыты. Он находит какой- то тамбур, втискивается в него и валится на пол. Так всю ночь и проспал вповалку вместе с другими такими же «пассажирами». Поэтому на обратном пути красот дороги уже не помнит. Вот и Ковров, он опять дома и ужасно рад этому. Мучает лишь вопрос, что делать дальше и как показаться на глаза профессору Сычеву. Ведь он так хотел открыть Игнату путь в искусство, говорил, что если надо будет, даст письма к своему другу Игорю Грабарю и другим художникам… Чапкин считает, что этим, пожалуй, Н. Сычев и сбил его с толку, так как он был уверен, что в Ленинграде лежит на него «очень важная бумага – направление», и вместо того, чтобы зубрить историю, как делали другие, ходил по городу, и дышал им, и рисовал его, и был в восторге и восхищении. Но делать нечего, надо ехать «докладывать и виниться». Порасспросил Игната профессор Сычев, посочувствовал, подумал, сам он в это время вел занятия по реставрации в художественной школе. « Взять вас к себе? Зачем, это совсем не ваше дело, давайте уж до следующего года, а там подумаем…»
Так Игнат остается в Коврове. Начинается его регулярная переписка с этим добрейшим человеком – профессором Сычевым Николаем Павловичем, которая продолжался до конца 1951 года, когда Игнатий Федорович, практически оставив творчество, поступает учителем в школу. Ковров Игнату очень нравится, конечно, этот город для него был особенным еще и потому, что именно здесь он наяву увидел то место, которое предстало в видении еще в Юже, когда он думал о «своей девочке». И вот эта девочка- любимая и желанная жена Лиля.
… Возвратился он из Москвы, и вновь работа, вновь радужные мечты, вновь все хорошо. Игнат часто работает скотником на ферме вместо жены, убирает навоз. У Лили ночные смены, бережет любимую жену. Иногда работает и днем и ночью при этом любуется в окошко зимнем пейзажем: с фермы видны далекие холмы Исаковки, речка Тара вьется между деревьями, слепящая белизна, а на ней черное кружево ветвей.
Наступает лето 1947 года. Игнат вновь засобирался учиться, теперь уже в Москву, посылает документы в Калининское художественное училище. Вот и вызов пришел, а денег нет. Как ехать, на что там жить? И начал он писать коврики маслом на картоне. Сюжеты самые банальные: лебеди, украинские хатки и красавицы с кудрями. Нарисует штук десять за неделю, а Лиля везет их на базар в Ковров. Если удачно продаст, привозит немного денег и кое - что из продуктов. Из Горького приехала его средняя сестра Татьяна с мужем Григорием. Он работал в тюрьме надзирателем, был, как говорится, очень « пунктуален» к заключенным, они его припугнули, поэтому пришлось им срочно все бросить и искать убежище в глухом месте, чтобы его забыли и не нашли эти люди… Григорий узнал, точнее, увидел, что Игнат рисует коврики на базар, у него возникло «чувство честности» (коммунист все же), и он сообщил об этом во мстерскую милицию. И было Чапкиным великое переживание: пришли милиционеры, делали обыск в квартире, причем перерыли все, даже постели, словно искали не листы картона, а иголки. «Вот она, какая была, советская власть! – восклицает Игнатий Федорович. – Правда, кроме больших переживаний для нас это дело закончилось ничем, к уголовной ответственности меня не привлекли. Но торговлю ковриками пришлось прекратить, поэтому денег для поездки на экзамены так мы и не насобирали. Пришлось в этот раз поездку на учебу отложить до лучших времен.
В августе 42- го, пройдя несколько медкомиссий и каждый раз оставаясь дома (нестроевой, шум в сердце), Игнат наконец попадает в один из наборов нестроевых в Гороховецкие лагеря пилить лес.
К зиме всех перевели на другой участок леса, к Сейме, рядом с шоссе Москва - Горький. Он работает кочегаром на паровой машине, затем на нефтяном двигателе «Метеор», здесь же окончил трехмесячные курсы машинистов.
Игнат давно уже ведет дневник. Пишет каждодневно о жизни, о работе, о чем думает, что рисует. А рисует он очень много, все свободное время…
В это время судьба приводит Игната на первую встречу с будущей женой. Как-то он пришел в клуб. Музыка, танцы, полно молодежи.
Началась новая, семейная жизнь. В конце июля 1944 года Лиля вдруг объявила о желании вернуться в свой девичий город Ковров, где у нее жили мать, брат и сестра. Устраивается он на военный завод «Киркин» в охрану.
Началась для молодого Чапкина новая жизнь. Все свободное время он ходит на этюды, делает зарисовки городских окраин отмывкой, работает над композициями о войне. В 1951 года, когда Игнатий Федорович, практически оставив творчество, поступает учителем в школу. Ковров Игнату очень нравиться.
Конечно, этот город для него был особенным еще и потому, что именно здесь он на яву увидел то место, которое предстало в видении в Юже.
С 1951по 1962г. Чапкин преподавал рисование и черчение в Южской школе с 1962 г. работал модельщиком литейного цеха на Южской фабрике. В это время увлёкся линогравюрой.
Из воспоминаний Чапкина: « Увлечение линогравюрой просто захватило меня, я раздобыл на свалке куски ленолиума, инструменты мне изготовили на фабрике. Собрал маленький печатный станок, а потом сделал большой, под полный формат ватманского листа. Я работаю. Я горю…»
Стремление самоутвердится, получить одобрение у зрителей. Максимально расширить их круг побуждает Чапкина постоянно участвовать в коллективных выставках. Устраивать свои. Персональные. Вести переписку с большим кругом людей. Знакомить их со своими гравюрами, дарить их комплекты в количестве, достаточном для устройства небольших экспозиций.
*1951г. Выставка молодых начинающих художников во Владимире.
*1954г. секретариат ВЦСПС награждает Чапкина грамотой и денежной премией за гравюру на меди «Шота Руставели» (Приложение11)
*1979 выставка работ на тему «Космос»
*1980 выставка работ на тему «Космос - новое видение»
*1985 «Пейзаж».
*1987 «Миру – да, войне – нет!»
*1997 Зал «Ювента текстильная академия», экспозиция «Милое Нечерноземье»
*1999 персональная выставка «Обнимаю вас, миллионы», в «Ювенте».
В архиве районной библиотеке мы нашли много публикаций и отзывов о его творчестве районного и областного масштаба.
В силу различных причин большинство работ художник отдал в Вязниковский историко – художественный музей Владимирской области. Профессором ИГТА С. Смирновым о художнике написана книга «БЕДНЫЙ ГЕНИЙ», вышедшая в Иванове в 1999 г. Игнатий Федорович говорил о совместной жизни: «прожили мы в любви и согласии, в нашей совместной жизни надо было ценить каждый прожитый день! А я все работал, не замечая, что рядом со мною эта кристальна чистая и любящая женщина, которая дала мне возможность заниматься моим искусством,… но я честно прожил жизнь, и Лиля была единственной женщиной, к которой я стремился, без какой- либо измены я любил ее до старости. Может, со временем я любил ее уже не так страстно, как в юности, но всю жизнь берег, уважал, и ценил… я любил ее по-своему, любовью трезвого человека». Семья Чапкиных не могла иметь своих детей, поэтому они и решили взять двоих детей из детского дома девочку Люсю и мальчика Алешу.
С 1994 года Чапкин начинает вести дневник, что стало важной частью его жизни. Он много пишет гуашью, таких картин, как «Хлеб», «Плоды познания», «Белая гора», описывая красоту родного края. Перед концом своей жизни Чапкин пишет картину «Древо жизни», как бы показывает продолжение каждого рода, каждой семьи.
2 июня 1999 года Игнат Чапкин скончался. Похороны состоялись в пятницу, четвертого числа. Близкие и друзья исполнили все, что завещал покойный: звучали записи народных хоров, перемежаясь с православными песнопениями, любимые при жизни произведения Бетховена, Свиридова, Шопена. От крыльца по земле среди елового лапника разбросали три десятка его гравюр, чтобы провожающие и соседи взяли себе на память.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В ходе своей работы мы затронули основные вехи жизни и творчества провинциального художника, человека необычайно одарённого, с колоссальной энергетикой, тщеславного, целеустремлённого и весьма доброго к людям.
Мы использовала документальную повесть «Бедный Гений», Станислава Смирнова, воспоминания и фотографии тех людей, кто знал Г. Чапкина, репродукции рисунков, гравюр, картин.
Мы пришли к выводу, что Геннадий Чапкин необычайно одарённый от природы, прожил нелёгкую жизнь провинциального российского художника. Его коснулись беды и несчастья, выпавшие на долю народа в периоды сталинизма, застоя и так называемой перестройки, но все его работы остались самобытны, талантливы и наполнены гражданским мужеством.
Наша работа будет передана в школьный музей, будет использоваться на уроках краеведения, будет заслушана на школьной научной конференции.
Список источников и литературы:
1. Воспоминания Мершина В.А.
2.С. Смирнов «Бедный Гений»; Иваново издательство «Иваново», 1999., 222стр.
3. «Талант гравёра». Газета « Светлый путь» от 20 ноября 1971 г.
4. «Вдохновенные радушия художника». Газета « Светлый путь»
от 12 июня 1976г.
5. « До сих пор горю!» Газета « Рабочий край» от 11 октября 1997г.
6. « Если гореть, то лишь новыми идеями». Газета « Рабочий край»
от 19 декабря 1999г.
