«Исключительность Америки. Изучение в историографии»

Работа по дисциплине « Историография стран Европы и Америки»  

на тему «Исключительность Америки. Изучение в историографии» 

Выполнил: студент Шнайдер Антон 

Главным содержанием истории США, как и многих других государств в новое время, является развитие капитализма и буржуазного общества. Исторически сложилось так, что для этого в США имелись очень благоприятные условия: отсутствие феодализма как системы, победа в войне за независимость 1775 - 1783 гг.; географическое положение и огромные нетронутые богатства целого материка. В результате экспансии территория США за 1776 - 1900 гг. увеличилась в 10 раз. "Свободная" земля явилась предпосылкой для победы демократического пути развития капитализма в сельском хозяйстве и создала базу для развития капитализма "вглубь", вылившегося в стремительный рост промышленности в конце XIX века. Европа выбрасывала в Новый Свет миллионы и миллионы деятельного населения, создававшего богатства Америки. Две кровопролитные мировые войны обогатили США, способствовали усилению их позиций в капиталистическом мире. Эти и многие другие особенности истории США придают ей большое своеобразие и помогают уяснению в прошлом и настоящем истоков многих важных явлений: силы американского капитализма на протяжении длительного периода, относительной слабости рабочего и социалистического движения в США, а также отдельных черт национального характера американцев.

В колониальный период Америка рассматривалась как прибежище гонимых за "истинную веру", протестантизм. В то время доминировала теологическая трактовка американской "исключительности". Хроники и мемуары губернатора Нового Плимута У. Бредфорда, первого губернатора колонии Массачусетского залива Дж. Уинтропа и др. не были просто рассказом о трудных годах существования колоний, а преследовали цель показать, что действия поселенцев направлялись божьим промыслом. Идея "избранности" гносеологически была связана с кальвинистским учением о предопределении, занимавшем центральное место в пуританской идеологии. Вместе с тем пуритане-хронисты пытались осмыслить свое место в истории сквозь призму Ветхого завета. Они проводили прямую аналогию между переселением из погрязшей в пороках Англии в Америку и легендарным исходом израильтян из Египта . Америка представлялась местом, специально избранным богом для создания "Нового Сиона". "Мы должны иметь в виду, что будем подобны городу на холме, и глаза всех будут устремлены на нас" , - внушал своим единомышленникам - участникам третьей экспедиции англичан в Массачусетскую бухту в 1630 г. на борту флагманского корабля "Арабелла" глава экспедиции Дж. Уинтроп в проповеди "Образец христианского милосердия".

Мировоззрение американских просветителей, сформировавшееся в условиях борьбы за независимость и национальное единство, существенно изменило отношение к идее "исключительности". Б. Франклин, Т. Джефферсон, Т. Пейн порвали с теологическими концепциями авторов хроник и мемуаров. Отправляясь в своих построениях от абстрактного "естественного человека", они видели движущие силы исторического развития для всех народов мира в росте просвещения, прогрессе знаний и морали. Вместе с тем представления просветителей о путях будущего развития Америки включали и идеи об особом ее пути. Наличие "свободных" земель порождало иллюзии о возможности избавить Новый Свет от наемного труда или по крайней мере от дурных сторон капитализма. "Свободные" земли казались неисчерпаемыми, и многие просветители выражали убеждение, что в США каждый сможет осуществить "естественное право" на землю, где собственность будет распределена равномерно, а всеобщее благополучие обеспечено на много столетий вперед. Этих мыслей не был чужд Франклин, они нашли воплощение в сочинениях американского писателя Ж. Кревекера, увидевшего в Северной Америке воплощение руссоистской утопии. Подобные идеи разделял молодой Джефферсон. Будущая Америка мыслилась им как

фермерская республика, в которой процветают гражданские добродетели. Идея об американцах как об избранном народе получила выражение в его первом президентском послании 1801 года . Впрочем, Джефферсон - президент был куда умереннее Джефферсона-просветителя.

С завоеванием независимости вера в "особую судьбу" Америки получила еще большее распространение. Социально-экономическое развитие США в первой половине XIX в. оставляло почву для утопических теорий о некапиталистическом пути. Развитие капитализма в старой части, на Востоке сопровождалось колонизацией Запада. Первый процесс, указывал В. И. Ленин, выражает дальнейшее развитие сложившихся капиталистических отношений; второй - распространение их на новой территории. Первый процесс означает развитие капитализма вглубь, второй - вширь. Ленин диалектически рассматривал взаимодействие этих двух тенденций: "Развитие капитализма вглубь в старой, издавна заселенной, территории задерживается вследствие колонизации окраин. Разрешение свойственных капитализму и порождаемых им противоречий временно отсрочивается вследствии того, что капитализм легко может развиваться вширь" . Эти мысли Ленина чрезвычайно важны для понимания влияния "свободных" земель на различные стороны социального и идейного развития США.

"Свободные" земли в условиях недостаточно развитых капиталистических отношений замедляли тенденцию к экспроприации ферм, позволяли части фермеров и отдельным группам рабочих переселиться на Запад и задержаться на прежнем социальном уровне. Развитие капитализма вширь некоторое время тормозило обострение противоречий между трудом и капиталом. Колонизация Запада порождала мелкобуржуазные иллюзии и стремления не только среди фермерства, но и в рабочем классе ("каждому рабочему - ферма"), вела к распространению различного рода аграрных утопий. Последние особенно рельефно выразили национал-реформаторы 40-х годов XIX в. - Д. Эванс, Г. Криге и др. Они требовали открыть доступ к "свободным" землям, раздавать их бесплатно всем нуждающимся и неимущим. Эванс считал, что эта мера явится панацеей от всех зол капитализма. Аграрная реформа освободит рабочих от гнета капитала. Часть их обзаведется хозяйством на земле, а. оставшимся на Востоке предприниматели повысят заработную плату, чтобы удержать от переселения на Запад.

Французский политик и историк А. де Токниль, посетивший США в начале 30-х годов XIX в., с иронией отметил, как легко патриотизм американцев, гордость за свои социальные и политические установления, переходят в убежденность в превосходстве. Он писал: "Американцы в своих отношениях с иностранцами не выносят, по-видимому, ни малейшего осуждения и в то же время ненасытны к похвалам... Они преследуют вас на каждом шагу, чтобы вызвать вашу похвалу, и если вы не противитесь их настойчивости, то они хвалят себя сами".

В атмосфере националистической эйфории тема "избранности" американского народа получила дальнейшее развитие в работах историков господствовавшего в первой половине XIX в. романтического течения и преломилась в поэтизации борьбы за независимость, гипертрофии своеобразия национального развития, перераставшей в доктрину об "особой миссии" американского народа. Видный деятель демократической партии и приверженец "джексоновской демократии", ведущий историк романтического направления, основатель "ранней школы" Дж. Бэнкрофт впервые нарисовал не разрозненную историю отдельных североамериканских колоний, а картину развития всей американской нации . Он рассматривал исторический процесс с позиций либерального романтизма, как неуклонное движение к свободе. Всемирную историю он делил на ряд фаз в зависимости от степени развития идей свободы: первая длилась от сотворения мира до Сократа, вторая - от древних Афин до появления христианства, третья - от возникновения христианства до начала борьбы североамериканских колоний за независимость. Эти этапы, однако, являлись по словам Бэнкрофта, лишь прологом к более славной эре, открываемой американской революцией.

В своем труде Бэнкрофт воскресил мифы времен "отцов-пилигримов" о странствиях "избранного народа", о его борьбе за освобождение из "европейского ада", о поселении на обетованной американской земле, где "требования времени реализовались под знаком созидающих сил разума, чувства и естества, политическое сооружение вырастало удивительно пропорционально, как мелодия, лившаяся из лиры". Тональность труда Бэнкрофта была такова, что борьба первых поселенцев за существование изображалась как торжество высших идеалов, как крестовый поход за демократические свободы, т. е. в конечном счете, подчеркивалась идея "особого" исторического пути американского народа. Романтизировав американскую революцию, Бэнкрофт не ограничился противопоставлением республиканской Америки монархической Англии, Он поставил США во главе мирового прогресса, утверждая, что здесь осуществлены на практике идеалы свободы, счастья и "равенства прав человека". Бэнкрофт не принимал в расчет даже рабовладения, считая его "небольшим пятнышком" на лучезарном небосклоне республики. С другой стороны, он был убежден, что "наша республика учит Европу" и даже о революции 1848 г. в Европе говорил как об "эхе американской демократии, которое раздается теперь из Франции и других стран".

Представление о США как о республике, чье влияние способствует распространению во всем мире свободы и справедливости, прочно укрепившееся в сознании многих американцев, возможно, первоначально не выходило за рамки обычного буржуазного национализма. Однако последний вскоре выродился в экспансионистскую догму об особом "долге" США. Она получила особенно четкое выражение в доктрине "предопределения судьбы" (Manifest Destiny), выдвинутой в 1840-х годах, сущностью которой было утверждение, что судьба Соединенных Штатов предопределена и им суждено быть реформатором и нести особую миссию в мир. Эта доктрина, ядром которой являлась теория "американской исключительности", стала символом внешнеполитической экспансии США.

В американской историографии конца XIX века получили новую окраску и аргументацию идеи "исключительности". После гражданской войны наступил упадок школы Бэнкрофта. Возникли новые острые и сложные социальные проблемы, для решения которых теософия была слишком слабой опорой. Вместе с тем на общественную мысль оказали влияние успехи естественных наук и их методы научного исследования. Главные направления американской историографии испытали в той или иной мере воздействие европейской исторической мысли и особенно позитивистской философии. Ядром сформировавшейся в США в последней четверти XIX в. англосаксонской школы, сводившей "социальную эволюцию" к развитию политических учреждений, стали те американские историки, которые получили образование в университетах Германии и Англии. Они заимствовали там не только более совершенную методику работ с источниками, но подчас и: шовинистические исторические идеи и концепции.

Историки этой школы утверждали, что народы англосаксонского происхождения создали совершенные конституционные учреждения, сочетающие принципы индивидуализма и сильную государственную власть, местное самоуправление и федерализм. Англосаксы, заявляли они, перенесли тевтонское политическое наследие в V в. в Англию, а английские колонисты- пуритане в XVII в. - в Северную Америку. Выясняя генеалогию американских политических институтов, они находили в колониальной Америке звенья, связывающие их с древнегерманской племенной организацией. Центром нового направления стал университет Джонса Гопкинса (Балтимор), а его энергичным пропагандистом - Герберт Б. Адаме.

Подобные идеи развивали и другие историки англосаксонской школы. Особой известностью пользовались работы Дж. Фиске, писавшего: "В самом глубоком и широком смысле слова американская история началась не с Декларации независимости и даже не с основания Джеймстауна или Плимута. Она в своем происхождении восходит к тем дням, когда отважный Арминий в лесах Северной Германии разбил легионы Римской империи". Рассматривая городское самоуправление колониальной Америки, формирование городских ассамблей, образование федерации провинциальных ассамблей и т. д. в духе "сравнительной политики", Фиске видел корни этих учреждений в фолькмоте (сходке жителей поселения) и принципе представительства у древних германцев. Он старался доказать, что на американской земле шло дальнейшее развитие и совершенствование англосаксонских политических принципов. Сочетание централизации и автономии, положенных в основу конституции 1787 г., сделало США, согласно Фиске, примером для всех стран мира.

Обращение историков англосаксонской школы к германистской теории и "сравнительной политике" было продиктовано стремлением найти более убедительное обоснование "исключительности" конституционных учреждений США, нежели выдвинутое школой Бэнкрофта. По ироническому замечанию американского исследователя Э. Сэвета, "место рождения американских конституционных свобод было перенесено из кают "Мейфлауэра" в леса Германии, и примитивные тевтоны разделили с отцами-пилигримами честь быть основателями институтов Новой Англии". Многие историки англосаксонской школы не остановились на этом и провозгласили "право" и "обязанность" США распространить свои "совершенные" конституционные учреждения за пределы страны. Эти идеи вместе с традициями американского экспансионизма стали составной частью империалистической идеологии, складывавшейся в Соединенных Штатах на рубеже XIX - XX веков.

Влияние историков экономического направления на теорию "американской исключительности" неоднозначно. Одни из них абсолютизировали особенности экономического развития США и попытались дополнить теорию "исключительности" экономической аргументацией. Другие отмечали сходные черты социально-экономического развития стран Европы и Америки и дали, пусть ограниченную, критику апологетической доктрины.

Первую из отмеченных тенденций ярко представляет теория "границ", выдвинутая одним из зачинателей экономического направления Ф. Тернером. В начале своей научной карьеры он разделял взгляды англосаксонской школы. В дальнейшем, однако, он отверг теорию древнегерманского происхождения политической системы США и выдвинул идею определяющего значения в истории США колонизации Запада. В известном адресе "О значении границы в американской истории", зачитанном на заседании Американской исторической ассоциации в 1893 г., он утверждал: "Вплоть до наших дней история Америки является в значительной степени историей колонизации Великого Запада. Существование пространства свободной земли, его постепенное сокращение и продвижение населенной полосы на Запад объясняют американское развитие".

В противоположность концепциям, рассматривающим историю США как естественное продолжение европейской, Тернер проводил мысль, что американская история - это прежде всего продукт условий Нового Света; последовательное продвижение "границы" на Запад определило, по его мнению, основные черты характера американского народа и его общественно- политические институты. Стержнем концепции Тернера являлась идея об особой роли "свободных" земель на Западе. "Граница" в его изображении выступает как антитеза цивилизации и символ омоложения нации. Вместе с тем Тернер дает свою трактовку социальной сути "границы". "Свободная земля, - писал он, - обеспечивала установление равенства среди западных поселенцев и препятствовала аристократическому влиянию Востока. Там, где каждый мог иметь ферму, взять ее почти в готовом виде, легко достигалось экономическое равенство, которое влекло за собой равенство политическое" . Другое важнейшее следствие "границы", по Тернеру, - американская демократия, которая, по его мнению, "не была привезена в Виргинию на "Сара Констант" или в Плимут на "Мэйфлауэре". Она вышла из американского леса и черпала каждый раз новую силу в соприкосновении с границей". Выводя политическую демократию из хрупкого и недолговечного социального равенства, будто бы существовавшего на границе, Тернер утверждал, что американская демократия "резко отличается от усилий Европы создать искусственную демократию посредством законодательства" .

Демократический строй, устанавливающийся на "границе", затем распространяется, согласно Тернеру, по всем ячейкам "развитого общества", обновляя и возрождая демократию на Востоке. "Граница" воздействует в двух планах. С одной стороны, под влиянием окружающей среды, социальных и географических условий на "границе" отмирают и трансформируются старые политические идеи, принесенные с Востока. С другой, "свободная" земля влияет на общественные отношения на Востоке как "предохранительный клапан": "лишние люди" уходят с восточного побережья США на Запад. Итак, "граница", по Тернеру, исцеляла США от экономических, социальных и политических недугов, выковывая совершенно особенный, американский образ жизни. Он построил свою схему, когда отзвуки трехвековой колонизации Запада еще чувствовались в общественной атмосфере, в быту, в нравах, в литературе. Он завершил длительную традицию, согласно которой "свободные" земли рассматривались как спасительное средство от зол капитализма, условие гармонии в социальных отношениях. Отмечая характер идей, на которые опирался Тернер, Ч. Бирд много лет спустя назвал его выразителем "аграрных традиций" в американской истории.

В 1862 г. требование аграрной реформы, единодушно поддержанное западным фермерством, было проведено в жизнь: согласно закону о гомстедах, каждый желающий мог получить за номинальную плату участок земли в 160 акров. Аграрная утопия кончилась крахом, но утопические идеи, порожденные вековой борьбой за землю, продолжали существовать. Из утопических и они превратились в апологетические. Продолжали жить иллюзии о США как стране "безграничных" возможностей, о равенстве на "последней границе". Буржуазная апологетика воплотилась, в частности, в теорию "сельскохозяйственной лестницы", предполагавшей, что сельскохозяйственный рабочий, проработав некоторое время на ферме, становится арендатором, а затем и собственником земли. (Один из вариантов этой теории - миф о некапиталистической эволюции сельского хозяйства США - развенчал В. И. Ленин, критически проанализировав концепцию Н. Суханова - Н. Н. Гиммера.) Тернер также опирался на идейные традиции, связанные с борьбой за "американский" путь развития аграрных отношений, но в его время они уже давно оторвались от исторической почвы.

Влияние теории "границ" на американскую историческую мысль было глубоким и противоречивым. О роли "свободных" земель и значении колонизации писали многие европейские экономисты и социологи, но именно после Тернера в американской историографии началась систематическая разработка проблем Запада. В работах последователей Тернера был приведен большой материал о колонизации Запада, показана роль западных земель в борьбе местной американской и британской администраций между собой, поставлен вопрос о роли фермерства в партийно-политической борьбе первой половины XIX века.

Сам факт привлечения внимания историков к социально-экономической эволюции США имел положительное значение, однако эти вопросы не получили у Тернера разрешения, поскольку он искусственно разорвал две тенденции в развитии капитализма - "вширь" и "вглубь", абсолютизировав первую из них. Заселение и освоение новых территорий он изобразил как основной процесс в истории США, создав новый вариант "американской исключительности". Тернер видел в США образец для других стран: "Мы не перестанем предоставлять нашей сестре Европе основные идеи Америки в качестве наилучшего пути решения трудных проблем. Мы будем идти в направлении Pax Americana и искать путь к миру на Земле для всех людей доброй воли".

Новое положение сложилось с исчерпанием фонда "свободных земель". В 1890- х годах бюро цензов объявило о конце "границы". Тернер в связи с этим заявил: "Свободные земли исчерпаны. Материальные силы, давшие жизнь западной демократии, больше не существуют", "страна подобна кипящему котлу". В поисках новых "предохранительных клапанов" он обратился прежде всего к рецептам буржуазного реформизма, "большему социальному контролю": "ограничение индивидуальных и классовых интересов, - утверждал он, - необходимо для общего блага". Он готов был признать некоторые требования популистов и позднее сочувственно следил за реформистской деятельностью Т. Рузвельта и В. Вильсона, с которым его связывала давняя дружба.

Тернер, однако, с осторожностью относился не только к мелкобуржуазному радикализму, но и к буржуазному реформизму и призывал историков "осветить путь к консервативным реформам". Другой "предохранительный клапан" он видел в экспансии и поисках новых территорий для колонизации. Тернер приветствовал империалистическую экспансию США на рубеже XIX - XX вв. в странах Латинской Америки и на Дальнем Востоке. В целом, однако, он так и не смог "обосновать" тезис об "исключительности" США в новых условиях. Но отдельные звенья его концепции живут и по сию пору.

Противоречия исторической схемы "теории границ" попытался разрешить наиболее видный представитель американской буржуазной исторической мысли XX в. Чарлз Бирд , который поставил в центр объяснения истории США "урбанизацию" и "городскую динамику". Главную движущую силу исторического процесса в новое время Бирд видел в развитии промышленного капитализма. Если Тернер полагал, что человек может найти гармонию и счастье в слиянии с природой, то Бирд - в уходе от нее . Не "граница", а промышленное развитие ("индустриализм"), считал он, способно врачевать социальные противоречия. Бирд понимал, что в результате промышленной революции возникли новые социальные проблемы, прежде всего противоречие между трудом и капиталом. Но все это, считал он, всего лишь временные трудности, своего рода - издержки прогресса. Полная победа "индустриализма" сгладит их.

Принимая активное участие в буржуазно-реформистском движении начала XX в., Бирд был близок к его варианту, выраженному в формуле Т. Рузвельта "новый национализм". Бирду импонировало не запрещение трестов, а государственное регулирование их деятельности. Он выступил против В. Вильсона, который, как известно, провозглашал, пусть демагогически, требование ликвидации трестов и апеллировал к аграрной джефферсоновской традиции. Концепция "индустриализма" во многом предопределила характер интерпретации Бирдом важнейших событий американской истории, основным содержанием которой он считал борьбу аграрных и промышленных интересов. Социальный и политический результат этого "великого соперничества" - постепенное сглаживание классовых различий и рождение всеобщей демократии.

Выдвинутый Бирдом вариант буржуазного экономизма в ряде существенных моментов означал отход от теории "американской исключительности", поскольку категории "индустриализма" и промышленного прогресса выходили за пределы истории одной Америки. Более того - и Бирд, и А. М. Шлезингер - старший, и Д. Джеймсон старались обнаружить некоторые общие социальные черты американской и французской буржуазных революций XVIII века. Бирд был первым американским историком, назвавшим гражданскую войну 1861 - 1865 гг. второй американской революцией. Таким образом, ряд историков экономического направления пришел к выводу: американская история развивалась параллельно европейской в том смысле, что по обеим сторонам Атлантического океана происходили сходные социальные конфликты.

Тем не менее теория "американской исключительности" все же наложила свой отпечаток на работы Бирда. Ссылаясь на специфику развития США (отсутствие феодальной иерархии, устойчивость мелкобуржуазных слоев, наличие обширных "свободных" территорий и т. д.), он писал о том, что в США имеется особо благоприятная почва для "индустриализма", следствием чего явился "чистый" капитализм и "особенно демократический" характер американских политических институтов. Характерно, что этот националистический элемент концепции Бирда отчетливо выявился во время шовинистического угара первой мировой войны. Он рассматривал мировой империалистический конфликт как борьбу между "двумя политическими системами - автократии и демократии". Демократию в наиболее законченной форме представляют США, а автократия утвердилась в Германии, где "индустриальная революция" была менее полной, чем в других странах Запада, и полуфеодальная юнкерская аристократия сохранила свои позиции в управлении страной.

Политические позиции Бирда не оставались неизменными. Продолжая буржуазно-реформистскую деятельность (особенно в период "нового курса", когда Бирд предлагал "пятилетний план для Америки", имея в виду планирование, не затрагивающее частной собственности), он был вынужден признать, что поспешил с утверждением о победе "новой демократии" в начале XX века. Бирд пересматривает свою оценку первой мировой войны и приходит к выводу: она явилась прежде всего результатом соперничества великих держав. В 20-х годах он занимает пацифистские, а в 30-х - изоляционистские позиции. Менялись также его методологические взгляды. В 30-х годах он приходит к релятивизму, а после второй мировой войны оставляет экономический детерминизм, который при всех своих изъянах приводил все же к плодотворной постановке ряда важных исторических проблем. В его работах все большее место занимает тема "уникальности" аграрного развития США и высокой социальной мобильности американцев. В итоговой работе Бирд пытался синтезировать тезис Тернера о территориальных "границах" с концепцией "индустриализма" ("новых технологических границ"). Пересматривая свое отношение к аграрной традиции, он давал теперь благоприятную оценку деятельности Джефферсона.

Теория "американской исключительности"-стержневая в буржуазной идеологии и историографии США на протяжении всего их исторического пути - чутко реагировала на изменение социальной обстановки внутри страны и ее места в мире. Влияние этой теории слабело в период обострения социальных противоречий - подъема демократического движения "прогрессивной эры" начала 1900-х годов и "гневного десятилетия" 30-х годов, укрепляясь в "спокойные времена" спада классовых боев, например, в период "просперити" 20-х годов. Синклер Льюис, осмеивая в "Главной улице" провинциализм одноэтажной Америки, ее самодовольную веру в собственную исключительность, писал: "Вот городок в несколько тысяч жителей, среди полей пшеницы и кукурузы, молочных ферм и рощ. Это Америка... Главная улица - вершина цивилизации. Для того, чтобы этот "форд" мог стоять перед галантерейным магазином, Ганнибал вторгался во владения римлян и Эразм писал свои трактаты о монастырях Оксфорда. То, что бакалейщик Оле Йенсен говорит банкиру Эзре Стоубоди, должно быть законом для Лондона, Праги... То, чего Эзра Стоубоди не знает и не одобряет, - это ересь, которую не к чему знать, над которой не подобает размышлять".

На развитие теории "американской исключительности", особенно после второй мировой войны, наложило отпечаток главное противоречие современности - между социализмом и капитализмом. Став лидером капиталистического мира, США заявили о намерении взять на себя бремя "глобальной ответственности" за судьбы капитализма. В США заговорили о наступлении "американского века". Новая трактовка "американской исключительности" имела резко выраженную антикоммунистическую направленность и должна была служить преградой на пути роста идейного влияния мирового революционного и антиимпериалистического движения. "Каждому концептуальному выводу социализма противостоит соответствующее концептуальное положение в американизме", - писал еще в 30-х годах левый американский публицист Л. Сэмсон .

Среди экономических и социологических теорий 50 - 60-х годов, положенных в основу апологетической модели современного американского капитализма, выделялись концепции "народного капитализма" и "индустриального общества". В сфере истории ядром концепции "американской исключительности" с 50-х годов стала теория "согласованных интересов" (консенсус). Она провозглашала, что американское общество на своем историческом пути отличалось единством по фундаментальным вопросам социально-политического устройства и "органической преемственностью" общественных институтов. Кредо сторонников теории "согласованных интересов", сформулированное Р. Хофстедтером, гласило, что конфликты в американской истории никогда не затрагивали проблем "собственности и предпринимательства". Подчеркивание единства и стабильности привело к тому, что отодвигались в тень социальные конфликты: война за независимость и гражданская война 1861 - 1865 гг., антимонополистическое движение конца XIX - начала XX в., классовая борьба в период "нового курса" Ф. - Д. Рузвельта. Характерным стало отрицание революционных и социалистических традиций и утверждение, что в США никогда не было "классовой борьбы в европейском смысле". Неудивительно, что сторонники теории "согласованных интересов" подняли на щит казалось бы давно забытое сочинение де Токвиля "Демократия в Америке" (1835 г.), где США изображались страной "среднего класса", в которой отсутствуют серьезные социальные антагонизмы.

Начался пересмотр всей истории США, но особое внимание уделялось колониальному периоду и войне за независимость, когда, согласно концепции "консенсуса", были заложены основы особого пути американской нации. В этом плане характерны работы Л. Харца, Д. Бурстина и Р. Брауна. Историки этого направления применили в исследованиях сравнительный и культурно - исторический методы, исправили некоторые фактические ошибки и опровергли отдельные вульгарно-механистические объяснения историков экономического направления. Однако исходные идейные и методологические принципы предопределили крайнюю тенденциозность их работ.

Согласно взглядам Харца, острая классовая борьба в Европе сопровождалась образованием различных идеологических систем, "заражавших" друг друга и послуживших почвой для образования все более радикальных идеологий ("вигизм" породил "якобинизм", а последний - "социализм"). Иное дело - Новый Свет. При основании американских колоний от английского общества отделился лишь один либерально-локковский идеологический "фрагмент". Перенесенный в североамериканскую среду, он послужил основой создания системы ценностей, содержавшей в зародыше идеалы индивидуализма, свободы и демократии. В соответствии с этими принципами в Америке и сформировались социальный порядок и образ жизни, коренным образом отличавшиеся от европейских. Утвердившаяся либеральная традиция хотя и сделала американское общество несколько "одномерным", но зато исключила влияние каких-либо экстремистских доктрин.

Во многом сходную интерпретацию характера социальных отношений колониальной Америки дал Бурстин . Он также выдвигал положение о коренном отличии протекавших здесь социально-экономических и политических процессов от европейской модели. Бурстин утверждал, что такие "традиционные" категории, как классы, принятые для осмысления европейской истории, не применимы будто бы при объяснении прошлого США . Вместе с тем, в отличие от Харца, Бурстин выдвинул тезис о предопределенности, "данности" моральных, общественных и политических ценностей, присущих только США, стремился доказать, что демократия в Америке развивалась не из либерального "фрагмента" Старого Света, а родилась в условиях специфической американской среды.

Со своей стороны Браун утверждал, что в американских колониях существовало социальное равенство, абсолютное большинство населения составляли самостоятельные фермеры, и на базе экономической демократии сложилась демократия "среднего класса".

Фактически все эти историки обращали внимание лишь на особенности развития американского общества в колониальный период: отсутствие феодализма как господствующей системы, меньшее, чем в европейских странах, имущественное неравенство, большую степень политических свобод и т. д. и, преувеличивая значение этих черт, развивали теорию "исключительности" исторического развития США. В русле этой теории они трактовали и американскую революцию XVIII века. Картина колониального общества, прежде всего его изображение как "демократии среднего класса", вела к отрицанию революционного характера войны за независимость, выхолащиванию социального содержания. Браун, например, заявлял, что американская революция, в отличие от европейских, была направлена не на завоевание, а на защиту уже имевшихся демократических свобод. Бурстин старался выделить антиколониальную направленность американской революции с тем, чтобы доказать ее несопоставимость с европейскими социальными революциями.

Историки, исходившие из концепции "согласованных интересов", выступили с резкой критикой экономического направления. Был устроен своеобразный суд над известной работой Ч. Бирда "К экономической интерпретации конституции США". Р. Браун назвал работу К- Беккера об американской революции "защитой марксистской философии истории" .

Другая группа историков, которых принято называть неолиберальными, также исходя из теории "согласованных интересов", обратилась

к истории США XX века. Эти историки стремились представить американский капитализм динамичной системой, гибко приспосабливающей свою структуру к потребностям общественного развития. Они не отрицали борьбы в США либеральной и консервативной идеологий, а подчас и социальных противоречий (в пределах общего согласия по "фундаментальным вопросам"). Двигатель прогресса усматривался ими в традиции либерального реформаторства, важнейшую роль в котором играло буржуазное государство, способное якобы смягчить или даже полностью излечить экономические и социальные недуги.

Ведущий историк школы консенсуса Р. Хофстедтер весьма реалистично изобразил острые социальные коллизии в США начала XX в., но затем нарисовал идиллическую картину их счастливого разрешения в рамках либеральной традиции: динамичные лидеры, пришедшие к власти, используя мощь государства, провели антитрестовское законодательство и внесли коррективы в политические основы, демократизирующие политическую структуру. Рубеж XIX - XX вв. становился в итоге исходной вехой "трансформации капитализма" . В работах А. М. Шлезингера - младшего и др. "новый курс" Ф. Рузвельта и "новые рубежи" Дж. Кеннеди рассматривались как дальнейшие ступени либерального реформаторства, истоки которого лежат в "прогрессивной эре" начала XIX века. Одним словом, и в неолиберальном варианте США представали страной "уникальной" исторической судьбы.

Однако "американский век" оказался быстротечным. Ослабление международных политических и особенно экономических позиций США к началу 60-х годов, острый социальный кризис, разразившийся в стране, массовые движения протеста - все это подрывало основы концепции "американской исключительности". Американский публицист Г. Грин, анализируя состояние неуверенности, охватившее США, писал: "Национальная психология и взгляды были основаны на вере, что "наш" капитализм был каким- то особым и лучшим, более прогрессивным и современным, способным всегда обеспечивать все более высокие уровни социального благосостояния... Убеждаться теперь, что мечта рушится и жизнь заставляет принимать другую перспективу - это поистине травма, наносимая национальной психологии". Разочарование в современной Америке вело к более критическому подходу к ее прошлому. В новых условиях пошатнулся и престиж концепции "согласованных интересов". Даже недавние ее приверженцы вынуждены были, подобно Хофстедтеру, признать ее непригодность для решения многих проблем истории США. В стремлении избавиться от

разрушительного презентизма, характерного для времени "холодной войны", и элитарного подхода к истолкованию прошлого взоры многих историков обратились к "новому видению истории", которое обещала "новая научная история", появившаяся в конце 50-х годов под влиянием как социально- политических факторов, так и внутреннего развития буржуазной историографии. Началось внедрение в исторические исследования междисциплинарного подхода (методик социологии, политологии, лингвистики и т. д.) и применение количественных методов обработки источников. Появились "новая экономическая", "новая социальная" и "новая политическая" школы .

Все это привело к значительной переориентации буржуазного обществоведения, возрос объем привлеченных источников, расширились тематика и круг рассматриваемых проблем. Социально-политический кризис 60-х годов пробудил интерес многих историков к стихийным массовым выступлениям в прошлом, к "роли толпы" в истории. Главным объектом изучения "новой социальной истории" стали этнические отношения, социальная и географическая мобильность населения, иммиграция, демографические сдвиги и т. д. В работах этих историков рассматривается жизнь иммигрантов и чернокожих американцев, роль женщин. Богатый материал дала "новая рабочая история", развивавшаяся в границах "новой социальной истории"; новые пласты социальной жизни открыли исследования Д. Монтгомери, Г. Гатмана⁵² и др., посвященные культуре рабочего класса, отражающей как семейный, этнический, так и трудовой и политический опыт американских рабочих . В свою очередь, "новая политическая история" занялась проблемами поведения избирателей на выборах, голосованиями в конгрессе и законодательных собраниях штатов, функционированием политических партий. Все это дало возможность перейти от описания отдельных событий к анализу политических структур и процессов .

Вне поля зрения исследователей оставались социальная роль рабочего класса, его место в системе капиталистических производственных отношений. К тому же само понятие "класс" определяется "новыми рабочими историками" крайне аморфно, как "осознание отдельными индивидами идентичности своих интересов". При таком понимании пролетариат не рассматривается как класс, подвергающийся капиталистической эксплуатации, остаются скрытыми пружины социально-политической активности рабочих. Неудивительно, что исследователи этого направления мало интересуются тем, что составляет ядро истории пролетариата: его классовой борьбой, стачками, профсоюзами, политическими организациями. "Новая политическая история" исследует политическое поведение избирателей в духе бихевиористских (поведенческих) моделей, не связывая его с их классовой принадлежностью, исследует функционирование политического механизма в отрыве от кардинальных социально-экономических проблем времени.

Советские историки уже показали несостоятельность попыток историков "новой экономической школы" решить ведущие проблемы американской истории на базе междисциплинарных методов. Особенно отчетливо это прослеживается в работах, посвященных рабству. Историки- клиометристы пытались возродить давно отвергнутые положения прорабовладельческой историографии .

Таким образом, "новая научная история", провозгласившая своей важнейшей задачей развенчание мифа о бесконфликтном развитии США, выдвинутым теорией "согласованных интересов" (главной в концепции "американской исключительности" в послевоенный период), не достигла цели. Обогатив междисциплинарным подходом арсенал, технику исследования, она оставила в неприкосновенности кардинальные теоретико-методологические основы буржуазной историографии. Она не создала методологии для нового исторического синтеза. Общее состояние "новой научной истории" известный американский историк Дж. Нэш характеризовал как "блестящий разброд" - успехи применения междисциплинарных методик в отдельных отраслях при отсутствии общего синтеза ведут к фрагментации американской истории.

В последнее десятилетие отрицательные стороны "новой научной истории" все более выступают на передний план и ведут к форсированному возвращению ряда историков на позиции "американской исключительности". В отличие от 60- х годов, когда под влиянием демократических движений многие исследователи обращались к изучению социальных конфликтов и народных выступлений, в 70-х годах эти сюжеты все более отходят на задний план, а их место занимают проблемы социальной устойчивости. Наряду с этим, как отмечает главный редактор "Journal of Social History" П. Стирнс: "Этническая общность... стала главным фокусом американской социальной истории и альтернативой тому роду классового анализа, который подчеркивает социальные конфронтации". Подход, подчеркивающий "адаптацию" и "стабилизацию" как якобы характерные черты американской истории, - несомненный шаг к новому варианту концепции "согласованных интересов" и теории "американской исключительности".

Эти тенденции подытожил К. Деглер в своем президентском адресе Организации американских историков . Он изображает "новую научную историю" как естественное продолжение старой историографии, в том числе концепции "согласованных интересов"; новый подход, по его словам, всего лишь обогатил "классические" концепции американской истории за счет "расширения предмета американского прошлого". Критика Деглером "новой научной истории" за ее увлечение сравнительными методами, стирающими, по его мнению, специфику развития этих институтов в США, или его же критика "чрезмерного внимания" к этническому разнообразию населения Америки, идет, как он заявляет, "в ущерб" изучению единого национального характера американцев. Деглер стремится подчеркнуть специфику развития США (за которой вырисовываются контуры "американской исключительности"). "Новую научную историю", и прежде всего "новую социальную историю" с ее акцентом на этнические конфликты, Деглер готов принять только как альтернативу марксизма. "Я полагаю, - писал он, - что более приемлемой основой для мотивации истории США является расовый конфликт, а не классовое сознание и классовые конфликты".

В ряду направлений и школ современной американской исторической науки своим критическим отношением к теории "исключительности" выделяется радикальное направление, возникшее на волне "нового левого" движения 60-х годов. На формирование взглядов радикалов оказали влияние отдельные положения марксизма, однако в целом их методология, испытавшая воздействие многих критических направлений буржуазной философии и социологии, весьма эклектична. Радикальные историки нередко модернизируют прошлое, а их левацкий максимализм в оценке событий нередко оборачивается антиисторизмом. Эти и другие недостатки радикальной историографии уже рассмотрены в нашей литературе.

Появление радикалов в исторической науке ознаменовалось резкой критикой апологетического подхода к истории американского капитализма и "бесконфликтной истории". Эти историки подошли к ряду важных тем американского прошлого под углом зрения антагонистических социальных противоречий и острой классовой борьбы. В противовес консервативной историографии, они подчеркивали социальное размежевание и "внутренний конфликт" в войне за независимость. С. Линд, Дж. Лемиш, А. Янг сосредоточили внимание на выступлениях городской бедноты, политическом размежевании в лагере патриотов на

уровне отдельных штатов. Убедительной критике была подвергнута концепция Р. Брауна о демократии "среднего класса" в колониальной Америке. Эти исследования существенно скорректировали прежние представления о содержании классовой борьбы в эпоху американской революции XVIII в. и подорвали идею ее уникальности.

Другой узловой пункт выступлений радикалов против концепции "согласованных интересов" - критика ими утверждений о внеклассовом характере государственного регулирования и буржуазного социального реформаторства в XX веке. Г. Колко, Дж. Вейнстайн и др. выступили против неолиберальной концепции "прогрессивной эры" как времени реформ, дарованных народу просвещенными лидерами и ограничившими будто бы всевластие капитала. Они указали на некоторые черты складывавшегося государственно-монополистического капитализма (по их терминологии, "политического капитализма"), показали, что государственное вмешательство в экономику в начале XX в. было вызвано как производственными нуждами большого бизнеса, так и необходимостью погасить обострившиеся классовые противоречия. Антикорпоративные силы были сокрушены унией государства и монополий. С тех пор буржуазный реформизм (по терминологии радикалов, "корпоративный либерализм") держит в своих тисках американский народ. Следующий этап развития "политического капитализма" радикалы видят в "новом курсе" Ф. Рузвельта . (Р. Рэдош объявляет его творением "просвещенных монополий"). При анализе послевоенного времени особое внимание обращается на роль военно-промышленного комплекса и большого бизнеса в проведении агрессивной внешней политики США.

Радикальные историки дали бой традиционной буржуазной историографии и по проблемам истории рабочего движения. Путь к признанию исторической миссии пролетариата в преобразовании буржуазного общества для радикалов нелегок. Многие из них вышли из "новых левых", которые полагали, что американский пролетариат усвоил ценностные установки "корпоративного либерализма" и интегрировался в буржуазное общество. Радикалы отвергли догмы висконсинской школы об "исключительности" исторического опыта американского пролетариата. Против висконсинской школы выступала и "новая рабочая история" , но критика радикалов была более основательной. Они уделяли первостепенное внимание деятельности профбюрократии и реформистской политике АФТ. Главное же состоит в том, что в поисках прогрессивных традиций американского рабочего движения ряд историков - Дж. Конлин, Дж. Ласлетт, М. Дубовский и др. - обратились к истории таких организаций, как Орден рыцарей труда, Индустриальные рабочие мира, которые противостояли АФТ . Очень важно, что историки- радикалы не считают левые движения продуктом влияния европейских идей и результатом иностранной иммиграции, а видят в них естественное порождение внутренних социально-экономических условий США.

В целом радикальная историография способствовала расшатыванию многих апологетических принципов американской буржуазной историографии. В критике теории "американской исключительности" радикалы пошли значительно дальше историков экономического направления, однако окончательно оторваться от нее не смогли. Так, многие радикалы пишут об американском империализме как о явлении национальном, не желая видеть того, что это лишь разновидность высшей стадии развития всей мировой капиталистической системы. Близко стоящий к радикальному направлению С. Тернстром выступил с работой, в которой подчеркивал существовавшую якобы в конце XIX в. высокую социальную мобильность рабочих как отличительную черту исторического развития США . Г. Колко, чья критика внешней и внутренней политики США отличается резкостью суждений, заявил, что причиной отсутствия в США до настоящего времени "массового антикапиталистического движения" является высокая степень развития демократии и потому "незначительного притеснения личности" . Подобные примеры показывают, что порваны еще далеко не все нити, связывающие радикалов с традиционной верой в "американскую исключительность".

С конца 70-х годов началась быстрая консолидация консервативного направления в историографии, полностью стоящего на платформе "исключительности" США. В 1977 г. во время ежегодного собрания Американской исторической ассоциации в Далласе состоялась конференция правых историков, а вскоре была создана организация "Форум консервативных историков". С 1979 г. она начала выпускать информационный бюллетень, а с осени 1980 г. под эгидой Межуниверситетского института исследований (Пенсильвания) издается исторический журнал под характерным названием, девизом консерваторов, "Continuity" ("Преемственность"),

Формулируя цели консервативных историков, один из руководителей "Форума", П. Готфрид, заявил на конференции в Далласе: "Ключевой является проблема - как создать эффективный противовес либеральному и марксистскому влиянию", по его словам, доминирующему в профессиональных организациях и задающему тон в ведущих исторических журналах" . В 1980 г. на конференции консервативных историков, состоявшейся на этот раз в рамках Организации американских историков, было принято заявление, в котором выражалась озабоченность направлением исследований по истории США, "в которых излишний упор делается на либеральные и левые точки зрения, взгляды и подходы" . Либеральный консенсус не устраивает консервативных историков, потому что признает правомерность реформ в прошлом и настоящем и нередко включает экономический анализ исторических событий (последний уже рассматривается как влияние марксизма).

Насколько далеко заходят претензии консерваторов в пересмотре истории, показывает статья Б. Фолсома "Либеральные предубеждения в учебниках по американской истории" . Автор осуждает тех историков, которые в своих курсах доброжелательно отзываются о деятельности Дж. Кеннеди, Э. Стивенсона, Г. Хэмфри, Дж. Макговерна и неодобрительно - о Б. Голдуотере и Дж. Уоллесе. В ряду "предубежденных" называются такие правоверные либеральные историки, как Э. Морган, А. М. Шлезингер - младший, К. Ван Вудвард, Дж. Гаррати, Ф. Фридел и др.

Образцом для консервативной историографии является Р. Бертхоф. В его интерпретации стабильность выступает как магистральная тенденция истории США, ведущий принцип "американизма". Подобно Харцу, Бурстину и Брауну, Бертхоф рисует общество колониальной Америки как в высокой степени социально однородное, где путь в "средний класс" (фригольдеры, владельцы ферм и ремесленных мастерских) никому не был заказан. На основе "социальной стабильности" формируются после войны за независимость политические институты, моральные нормы и идеологические доктрины. 1815 - 1900 гг. Бертхоф рассматривает как единственный в истории США период социальной дестабилизации, когда непрерывные волны иммиграции из Европы и массовой миграции на Запад создавали "беспримерную горизонтальную и вертикальную мобильность" населения. К началу XX в. угасает иммиграция, исчерпываются свободные земли, завершается индустриализация - все это способствует восстановлению стабильности в стране, усвоению основ американизма различными социальными слоями, этническими и религиозными группами. Буржуазно-реформистскую деятельность в XX в. Бертхоф рассматривает как средство консолидации нации и потому консервативную по самому своему существу. Современное общество США, согласно автору, оставаясь высокомобильным и в то же время сплоченным, сохраняет принципы американизма.

Исследователи, зовущие "назад, к первоосновам", уже подвергли консервативному переосмыслению весьма значительный спектр истории США. Р. Кёрк, проводя идею стабильности американского общества и его иммунитета к глубоким социальным изменениям, характеризовал первую и вторую буржуазные революции в США как умеренные и даже консервативные . Борцы за независимость США, согласно Кёрку, не

восприняли идей Просвещения, а сражались под религиозными знаменами; гражданская война 1861 - 1865 гг. велась не против рабства, а лишь за спасение Союза. В 1982 г. Кёрк выпустил антологию консервативных мыслителей , куда включены отрывки из произведений Э. Бёрка, Дж. Адамса, А. Гамильтона, Дж. Кэлхуна и др. Идеи "школы бизнеса" проводит в своей работе Б. Фолсом, изображая предпринимательскую деятельность "капитанов индустрии" Пенсильвании главным двигателем промышленного прогресса .

Значительный политический резонанс вызвала книга известной исследовательницы А. Крейдитор , направленная против основных положений современной радикальной историографии рабочего движения в США на рубеже XIX - XX веков. Еще в 60-х годах автор занимала близкие радикалам позиции в освещении популизма и суфражистского движения, а ныне стала активной участницей "Форума консервативных историков". Крейдитор объявила марксизм чуждым США, где капитализм развивается по якобы особым законам и успешно врачует собственные пороки. Идеологические концепции Социалистической партии, Социалистической рабочей партии, Индустриальных рабочих мира она изобразила как догматику, оторванную от реального положения дел в обществе и истинных устремлений американских рабочих. Как заметил рецензент, книга Крейдитор - своеобразный "барометр, показывающий изменения в современном политическом климате". В работах консервативного негритянского исследователя Т. Соуэлла проводится мысль о том, что государственная помощь не может облегчить экономическое положение национальных меньшинств в США, которым следует уповать на долгий путь нравственного и "делового" самовоспитания. Он приветствует отказ правительства Рейгана от продолжения реформистской деятельности.

Исторические идеи неоконсервативных историков не оригинальны. Новой является, пожалуй, лишь попытка собрать воедино различные варианты "американской исключительности" (утверждения о социальной однородности колониальной Америки, доктрина превосходства политических институтов США, теория о спасительной роли "свободных земель", апологетика буржуазных реформ XX в. и др.), свести их в одну концепцию и провозгласить ее фундаментом консервативной традиции. Хотя неоконсервативные историки и не занимают ведущего положения в современной американской историографии, недооценивать их деятельность было бы неверно - слишком влиятельны силы, на которые они могут опереться.

За время своего существования американская буржуазная историография прошла немалый путь. На всех этапах работы ее ведущих представителей были пронизаны теорией "американской исключительности". Последняя изменялась со временем, наполнялась различным содержанием. На ранних этапах развития США идея "американской исключительности" включала еще элементы "американской мечты" - демократических устремлений народа к свободе и равенству. Но уже отцы-пилигримы провозгласили доктрину "избранного народа", божественной миссии Америки. Мессианская доктрина ширилась, обрастала новыми теориями. На рубеже XIX - XX вв. она впитала расистские и социалдарвинистские идеи; ныне под нее подводится "научная" основа вроде "теории стадий экономического роста" У. Ростоу, "постиндустриального общества" Д. Белла или "технотронной эры" З. Бжезинского. Доминантой, однако, остается, как и прежде, утверждение об особой и исключительной пионерской роли Америки, которой будто бы предопределено служить примером для остальных народов мира в экономическом, социальном и моральном отношениях.

Теория "исключительности" порождала особый идеологический климат в стране. Она всегда влияла на проведение внутренней и внешней политики США. Миф об Америке как земле обетованной, способной покончить с социальными бедами, влиял на формирование "нового курса" Ф. Рузвельта, "новых рубежей" Дж. Кеннеди, "великого общества", провозглашенного Л. Джонсоном. Еще более четко прослеживается воздействие теории "исключительности" на внешнеполитический курс США. В середине XIX в. в теории "предопределения судьбы" сфокусировались многочисленные экспансионистские доктрины. С превращением США в империалистическую державу эта теория получает новое звучание - рождаются планы американского глобализма (недаром Т. Рузвельт был последователем англосаксонской исторической школы, а В. Вильсон не раз обращался к теории "границ"). После второй мировой войны Вашингтон вместе с установкой на мировую гегемонию берет на себя миссию гаранта мировой системы капитализма, американизм пропитывается антикоммунистическим духом. Критика теории "американской исключительности" приобретает особую актуальность в наши дни, когда США пытаются навязать международному сообществу свои претензии на некую исключительность и особое предназначение в истории.