Анастасия Александровна Буракова,
преподаватель русского языка и литературы
КОГПОАУ «Вятский колледж культуры»
РЕАЛИЗМ В ВЫСШЕМ СМЫСЛЕ Ф.М.ДОСТОЕВСКОГО
И.И. Виноградов назвал Ф.М.Достоевского «одним из самых востребованных писателей Мира»: большое количество работ русских и зарубежных исследователей посвящено биографии великого писателя, его политическим и религиозным взглядам, психогенезису его творчества, а также уникальному миру его произведений, чьи герои представляют собой как зеркало русской души, так и души общечеловеческой. Важным и весьма интересным является также вопрос о творческом методе Достоевского. Известно следующее его высказывание: «Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т.е изображаю все глубины души человеческой» [4]. Говоря о реализме Достоевского, принято использовать следующие его определения: символический, онтологический, мистический, психологический, социально- психологический метафизический, христианский, евангельский, духовный и т.д. [4] Исследователь Т.Касаткина утверждает, что все эти термины «согласуются с «реализмом в высшем смысле» Достоевского, главной особенностью которого является отражение особого способа бытия – двоемирия – взаимосвязи, взаимодействия, взаимопроникновения быта и бытия, временного и надвременного, человеческого и общечеловеческого.» . [4] Можно сказать, что реализм Достоевского основывается на двуплановом воспроизведении действительности, когда происходящее рассматривается и оценивается относительно Евангелия, когда главным определяющим центром является фигура Христа, Которая, однако, редко встречается на страницах произведений Достоевского. «Совершающееся на Небесах и на земле происходит в едином смысловом и временном пространстве, духовные сущности всех уровней зримо присутствуют в жизни и судьбах людей – иными словами, реальность видна читателю во всей своей метафизической глубине. И человек изображен в его подлинном бытии – как образ и подобие Божии, образ Христов» [5].
Жизненный и творческий путь Ф.М.Достоевский пришёлся на время глубоко перелома: литература освобождалась от влияния религиозности, поэтому писателю приходилось защищать свой взгляд на реализм: «У меня свой особенной взгляд на действительность (в искусстве), и то, что большинство называет почти фантастическим и исключительным, то для меня иногда составляет самую сущность действительного. Обыденность явлений и казенный взгляд на них, по - моему, не есть еще реализм, а даже напротив» [5]. «Совершенно другие я понятия имею о действительности и реализме, чем наши реалисты и критики. Мой идеализм — реальнее ихнего. Господи! Пересказать толково то, что мы все, русские, пережили в последние 10 лет в нашем духовном развитии, — да разве не закричат реалисты, что это фантазия! А между тем это исконный, настоящий реализм! Это - то и есть реализм, только глубже, а у них мелко плавает» [2]. Интересен и взгляд Достоевского на действительность: «Но, разумеется, никогда нам не исчерпать всего явления, не добраться до конца и начала его. Нам знакомо одно лишь насущное, видимотекущее, да и то понаглядке, а концы и начала — это все еще пока для человека фантастическое» [2]. Таким образом, можно сделать вывод о том, что творческий метод Достоевского основывается на реализме, как говорил писатель на «реализме в высшем смысле», т.е. это объёмное, всестороннее изображение действительности, со всей её сложностью и многогранностью, пропущенной сквозь Евангелиевские тексты.
Достоевский утверждал, что реалисты часто понимают под изображением действительности простое воспроизведение насущного. Но действительность не исчерпывается насущным: большая и главная часть представляет собой подводную часть айсберга, т.е. скрыта в глубине, в виде «подспудного, невысказанного будущего Слова» [5]. В начале своего творческого пути Ф.М.Достоевский произнёс свою знаменитую фразу: «Человек есть тайна». Работая над своим последним романом, он сделал следующую запись в черновике: «Человек есть воплощенное Слово. Он явился, чтобы сознать и сказать».
Трудно понять с первого раза всю суть данного высказывания. Очевидно, что под Воплощённым Словом следует понимать Иисуса Христа, Чей Образ является центральным и ключевым во многих произведениях Достоевского. Христос присутствует в романах Достоевского через Свой образ в человеке [5] Как сказано в подготовительных материалах к «Бесам»: «Да Христос и приходил затем, чтобы человечество узнало, что земная природа духа человеческого может явиться в таком небесном блеске, в самом деле и во плоти, а не то что в одной только мечте и в идеале, что это и естественно и возможно. Последователи Христа, обоготворившие эту просиявшую плоть, засвидетельствовали в жесточайших муках, какое счастье носить в себе эту плоть, подражать совершенству этого образа и веровать в него во плоти» [2] «Бог у Достоевского раскрывается в глубине человека и через человека», — пишет Н. Бердяев в статье «Откровение о человеке в творчестве Достоевского».
Мы попытаемся дать характеристику «реализму в высшем смысле», опираясь на текст романа «Бесы», который входит в знаменитое «пятикнижие» Достоевского, представляя собой одну из частей жития Великого грешника. В этом произведении, как и во многих других, просматривается взгляд писателя на то, чем является реальность и как она должна изображаться писателями – реалистами: посюсторонний и потусторонний миры не находятся друг от друга на неведомом расстоянии, они соприкасаются, пересекаются и сливаются в существе под названием «Человек». Вот почему, читая произведения Достоевского, не всегда понятно, в какой плоскости находится герой: он может, с внешней точки зрения, проживать самую обыкновенную земную жизнь, однако душа его становится местом, где быт сливается с бытием. Герои часто ведут беседы о метафизических, экзистенциальных, религиозных вопросах, сидя, например, в кабаке, а оказываясь в тюрьме или на каторге, обретают настоящую свободу (Митя Карамазов, Родион Раскольников).
Такое же слияние быта и бытия, мира материального и бестелесного мы встречаем на страницах, пожалуй, самого жуткого романа Достоевского «Бесы». Открыв первую страницу произведения, мы читаем два эпиграфа: первый – строки из стихотворения Пушкина «Бесы», в которых «закружились бесы разны», второй – отрывок из Евангелия от Луки, в котором бесы изгоняются и низвергаются. Важным представляется вопрос о выборе писателем именно такого эпиграфа, и здесь всё неслучайно, однако есть работы, посвящённые толкованию текста эпиграфа, его связи с идейным содержанием романа, а также о его символическом значении. Поэтому отметим лишь то, что эпиграф изначально даёт понять читателю: действие романа будет происходить не только в той плоскости, которая видна невооружённым глазом, но одновременно будет разворачиваться в сфере Божественного бытия, рассматривать сквозь призму Священного Писания. Действительно, в романе можно встретить вполне конкретные сюжетные линии, на протяжении которых разворачиваются социально – политические, любовные и иные события. Например, в центре внимания оказывается революционно настроенный молодой человек Пётр Верховенский (прототипом которого был Нечаев). Он стремится разрушить все, «не оставить камня на камне» — это «первее и нужнее всего», - заявляет герой. Он мечтает о том, что произойдет «падение веры и правил нравственности, хотя бы и фантастических, но доселе твердо стоявших и на которых все у них (у народа) держалось». Верховенский и его шайка становятся виновниками того, что почти все главные герои так или иначе становятся трупами, погибают по своей или чужой воле.
Эти по – настоящему одержимые молодые люди преследуют вполне конкретные цели и не ведают никаких преград. Вполне реальные события, на первый взгляд, встречают нас на страницах романа, реальные настолько, что произведение впоследствии назовут пророческим. Но Достоевский никогда не оставался на политическом уровне; а на уровне метафизическом смерть – вовсе не всегда повод для скорби и отчаяния. Как скажет Алеше, утешая его, монах: «Мы здесь отошедшему отцу радуемся» («Братья Карамазовы») [4]. Поэтому и здесь мы встречаем «реализм в высеем смысле», т.е. реализм, основанный на двуплановом изображении действительности, истинный реализм, потому как одна часть этого мира обесценивается без другой, а другая не сможет быть постигнута без первой. Имеется в виду, что человеческая жизнь не имеет значимости без Бога: «Христианство есть доказательство того, что в человеке может вместиться Бог. Это величайшая идея и величайшая слава, до которой он мог достигнуть» и ещё: «Человек без Бога – дрянь». С другой стороны, только человек, созданный по образу Его и подобию, способен не разумом, но сердцем постичь Его, уверовать и переродиться. Однако роман Достоевского показывает нам и то, каким образом человек может переродиться в беса (яркой иллюстрацией стал как раз Петруша Верховенский).
Удивительно то, каким образом в ткань романа встраивается образ Христа: Он осторожно стучится в «дверь» отчаявшегося Стефана Трофимовича в тот момент, когда герой уходит на большую дорогу и встречает книгоношу (по имени Софья Матвеевна – греч. «богодарованная мудрость), от которой и получает Евангелие, а с Ним и веру, и долгожданный покой. В очередной раз в реалистическом романе Достоевского мы находим потаённый духовный план, в котором Бог окликивает человека, Первым выходит ему навстречу. И вновь герой, будучи самым обыкновенным человеком, соединяет в себе два мира, стягивает их, провозглашая великую мысль: «О, простим, простим, прежде всего простим всем и всегда… Будем надеяться, что и нам простят. Да, потому что все и каждый один перед другим виноваты. Все виноваты!..»
Далее Степан Трофимович видит сон, в котором встречает омерзительную «раскрытую челюсть с зубами», «очень противную». Сон – это ещё один важный приём раскрытия замысла автора, фантастичность которого усиливает общий реализм. Челюсть из сна Степана Трофимовича трактуют как «адскую пасть», «зев ада», как символ борьбы Христа со смертью, борьбы за человеческую душу. То есть герой видит во сне, как наяву, собственные терзания и борения, собственное перерождение. Именно в словах воскресшего Степана Трофимовича, по мнению Татьяны Касаткиной, – «жизнь и надежда для всех героев романа, ибо он восходит в вечную жизнь, вспомнив их всех и затосковав о них – то есть как бы спустившись и выведя их найденным им путем.»
Одним из самых интересных героев романа «Бесы» является Алексей Кириллов, выступающий в качестве создателя и последователя собственной теории, которую можно было бы назвать теорией «своеволия». Он сам провозглашает это перед тем, как совершить самоубийство: «Если Бог есть, то вся воля Его, и из воли Его я не могу. Если нет, то вся моя, и я обязан заявить своеволие». Из этих слов Кириллова видно, что идея его в некотором роде основывается не только на отрицании Бога, но на противопоставлении себя Мировому Разуму, Высшему Началу, на возвеличивании себя и провозглашении абсолютной внутренней свободы. Кириллов – это главный философский бунтарь «Бесов».
Алексей Кириллов, будучи инженером – строителем, является единственным героем в романе «Бесы», который прибывает в город с созидательной целью – построить железнодорожный мост. Но замыслу не суждено воплотиться в реальность: герой полностью попадает во власть своей главной идеи, говоря следующее: «…не знаю, как у других, и я так чувствую, что не могу, как всякий. Всякий думает и потом сейчас о другом думает. Я не могу о другом, я всю жизнь об одном. Меня Бог всю жизнь мучил» [2]
Философская теория в сознании Кириллова возникает не одномоментно, а формируется в течение определённого времени, выходящего за рамки романного, но о котором упоминается в тексте: знакомство со Ставрогиным, поездка с Шатовым в Америку, общение с Петром Верховенским в Европе. За время этих периодов Кириллов превращается в фанатика, отгородившегося от людей, сосредоточившего всё своё внимание на «неподвижной идее».
Роковую роль в духовных исканиях Кириллова сыграл Николай Ставрогин, который растлевал его разум беседами об атеизме и, в конце концов, довёл «до исступления». Изначально Алексей Нилович, по всей видимости, был человеком верующим и, как утверждают многие исследователи, глубоко верующим, ощущающим необходимость присутствия Бога в Мире, Абсолютного Смысла. Во время последней беседы с Кирилловым Пётр Верховенский адресует ему, помимо прочих, следующие фразы: «В Него – то, стало быть, всё ещё веруете и лампадку зажгли…», «Знаете что, по – моему, вы веруете, пожалуй, ещё больше попа» [3]
Однако постепенно Алексей Нилович путём болезненных размышлений приходит к весьма оригинальному дедуктивному умозаключению, которому предшествуют два высказывания: «Бог необходим, а потому должен быть» и «Но я знаю, что Его нет и не может быть». Кириллов заключает, что с «такими двумя мыслями нельзя оставаться в живых.» Однако герой в своих философских исканиях не останавливается на мысли о том, что Бога не существует. Силлогизм его главной идеи заключается в следующем: из двух утверждений - «Бога нет» и «Бог должен быть» Кириллов делает вывод: «Значит, я Бог». Заявить об этом в самом высшем и окончательном смысле герой решает через самоубийство как крайнее, обязательное проявление «своеволия». Известно, что герой в течение долгого времени собирал сведения о самоубийцах, пытаясь найти ответ на вопрос: «Почему люди не смеют убить себя?». Он приходит к мысли о том, что человека от покушения на собственную жизнь удерживают «два предрассудка»: боязнь боли и «того света». «Вся свобода будет тогда, когда будет все равно, жить или не жить... Теперь человек еще не тот человек. Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому будет все равно, жить или не жить, тот будет новый человек. Кто победит боль и страх, то сам Бог будет. А тот Бог не будет». Здесь мы видим ещё одну важную сторону теории Кириллова – мысль о появлении «нового человека», «Человекобога». Именно его Алексей Нилович противопоставляет Богочеловеку, абсолютным воплощением которого является Христос. О Человекобоге как о примере естественного человека, ставшего Богом, размышляли многие философы (Соловьёв, Бердяев, Ницше и др.), однако именно у Алексея Кириллова эта идея главным своим пунктом выдвигает необходимость самоубийства как единственного способа сделаться Богом, переродиться физически. Для Достоевского такое решение является противоестественным, преступным и просто бессмысленным: человек перерождается только с Богом и в Боге, однако и здесь мы видим попытку героя постигнуть сущность двух измерений, сблизить их, утвердить существование одного через уничтожение другого, самоуничтожение. Фантастическая идея, породившая жуткую реальность.
Вообще «земная жизнь есть процесс перерождения», - считает писатель. При этом одни «перерождаются слишком скоро и заметно, другие незаметно». В идеале же человек возрастает в полноту бытия в Боге. И возможность обрести всю эту полноту, обрести рай (который есть в мире и теперь) потенциально имеет каждый человек. Царство террориста – революционера Нечаева — это царство бесов, одержимых, потерявших рассудок людей. Они мечтают об «органическом перерождении» — в безликое равенство, как говорит Петруша: «даже красивые очень лицом мужчины или женщины не должны быть допускаемы» Кириллов же пытается переродить человечество с помощью идеи о «несуществовании» Бога. Собственным самоубийством он желает освободить человечество.
Истинность реализма Достоевского заключается и в том, каким уникальным образом сходятся его герои на страницах произведения: вне времени и пространства, как две бесконечности и беспредельности. «Скрещиваются их сознания с их мирами, скрещиваются их целостные кругозоры. В точке пересечения их кругозоров лежат кульминационные пункты романа», - утверждает М.М.Бахтин.
Романные скрепы находятся за рамками сюжета, делая произведения Достоевского непохожими ни на одни другие.
Достоевский в своей записной книжке дает замечательное определение особенностей своего художественного творчества: "При полном реализме найти человека в человеке». Его художественные методы изображения внутреннего человека, "человека в человеке", по своему объективизму остаются образцовыми для всякой эпохи и при всякой идеологии.
Примечания:
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского, с. 146.
Биография, письма и заметки из записной книжки Достоевского. СПб.,
Достоевский Ф.М. Бесы: Роман / Вступ. Ст., примеч. Н.будановой. – Л.: Худож. Лит., 1989. – 672 с.
Касаткина Т.А.О творящей природе слова. Онтологичность слова в творчестве Ф.М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». М., 2004
Степанян К. А. Явление и диалог в романах Ф. М. Достоевского. СПб.: Крига, 2010. — 400 с.
